«Круглое пятнышко, от него лучики в разные стороны, будто солнышко на детском рисунке». История нашего пациента, болеющего раком слизистой оболочки щеки
Механик со стажем, житель Петропавловска-Камчатского Александр Жидков в 90-х открыл свой бизнес по торговле автозапчастями. Дела шли в гору, два его магазина процветали. Но он дал себе слово – как только исполнится 55 (в этом возрасте наступает «северная» пенсия у мужчин), с бизнесом покончит. – Сколько можно крутиться, надо когда-то пожить для себя, для семьи, – рассуждает Александр. Слово своё сдержал. Вот тогда-то и «оторвался», разъезжая по миру с женой и сыном. Исколесил весь Китай вдоль и поперёк, полгода жил в Таиланде. – Люблю почитать книжку на пляже, под шум волн, – делится мужчина, – полностью слиться с природой. Уже больше 30-ти лет не курю и не пью, не интересно. А вообще, я весёлый и компанейский, безо всякого алкоголя могу и спеть, и станцевать.
В апреле 2021-го стоматолог заметил на слизистой щеки у 61-летнего Александра подозрительное красное пятно, с которым посоветовал обратиться к онкологу. – Круглое пятнышко сантиметра два в диаметре, от него лучики в разные стороны, – рассказывает мужчина, – будто солнышко на детском рисунке. Мазал облепиховым маслом, думал – пройдёт. Потом всё-таки пошёл к онкологу. Врач и говорит: «Хорошо, что вовремя пришли. Рак слизистой оболочки щеки 2-й стадии». Тут меня и накрыло по полной – ну всё, счёт пошёл на часы, завтра помирать. Я ведь вообще никогда не имел проблем со здоровьем и в больнице ни разу не лежал. Зато в 90-е, когда в больницах ничего не хватало, я как ответственный бизнесмен, медицине помогал. Покупал бинты, перчатки, в общем – всё, что просили.
Лечиться в Блохина Александру предложили региональные онкологи. И в середине ноября, преодолев 7 тысяч километров, он был на Каширке. – Мы поставили 4-ю стадию заболевания, – рассказывает заведующий отделением опухолей головы и шеи Онкоцентра, д.м.н. Михаил Кропотов. – Потому что опухоль слизистой оболочки щеки уже вросла в костные структуры нижней челюсти. Основной метод лечения таких пациентов – начинать с хирургии.
Сложная операция продолжительностью 7 часов состояла из двух основных этапов – удаления опухоли и замещения дефекта при помощи технологий пластической хирургии. Сначала хирург удалил лимфатические узлы в районе шеи. Рак слизистой оболочки щеки имеет большую склонность к метастазированию в ближайшие, регионарные лимфоузлы – раковые клетки попадают туда через лимфатические сосуды, отрываясь от основной опухоли. – Даже если все исследования показали, что лимфоузлы спокойны и здоровы, вероятность поражения очень высокая, – поясняет Михаил Кропотов. – Самая современная диагностическая аппаратура не всегда его видит. Мы убеждаемся в этом, когда в ходе гистологического исследования наши патологоанатомы находят раковые клетки в удалённых после операции лимфоузлах пациента. Так что Александру Жидкову мы их удалили вместе с клетчаткой и подчелюстной слюнной железой слева.
Под челюстью пациента хирург выделяет сосуды, чтобы потом выполнить соединение, или анастамозы между сосудами замещающего дефект лоскута с сосудами на шее. Опухоль в мягких тканях и кости удаляется единым блоком. Приступая к удалению, хирург мобилизует поражённые мягкие ткани – делает разрез, отступая от границ опухоли, углубляется по здоровым тканям дальше, доходя до костей нижней челюсти. Выпиливается верхний, поражённый фрагмент челюсти. – А её нижний край мы должны оставить высотой примерно сантиметр, минимум – 9 мм, чтобы она потом не сломалась, – комментирует доктор Кропотов. – У нашего пациента опухоль поразила задний отдел нижней челюсти, поэтому ему пришлось лишиться двух последних зубов, но весь фронтальный ряд зубов остался.
Пока одна бригада занимается удалением опухоли, другая готовится к реконструктивному этапу. – С учётом предполагаемого дефекта я выполняю разметку лоскута, – говорит реконструктивный хирург отделения опухолей головы и шеи, к.м.н. Оксана Саприна. – У этого пациента он был взят с руки. Конечно, идеальным вариантом было бы заместить дефект лоскутом аналогичной ткани. Существует лишь один вариант – взять лоскут с другой стороны щеки. Но дефект был настолько большим – 7х4 см, что столько слизистой забрать невозможно. Выкраиваю на руке лоскут, в котором обязательно должен проходить основной питающий сосуд – артерия с сопровождающими венами.
Выкроенный лоскут сразу не забирается, пока что лежит на сосудах и кровоснабжается. Операция по удалению опухоли продолжается, а реконструктивный хирург выкраивает второй лоскут – с ноги, чтобы закрыть место на руке. Этот лоскут уже без сосудов, здесь легко заместить дефект, слегка натянув и сшив края кожи. После того, как бригада хирургов закончила удаление опухоли, реконструктивный хирург подшивает лоскут, закрывая дефект. Основная часть ювелирной работы под микроскопом идёт не в полости рта, а на шее. Потому что через проделанное под челюстью отверстие, или, языком микрохирургов, тоннель, сосуды лоскута выведены на шею. Здесь они сшиваются с сосудами шеи.
Нить, которой работает Оксана Саприна, трудно увидеть без микроскопа, это даже не десятые, а сотые доли миллиметра. Иголка тоже тоньше комариной ножки. В одном миллиметровом сосуде нужно сделать 8 швов. И каждый из швов затянуть на три узла. Но сделать это надо так аккуратно, чтобы сосуд на шее и сосуд лоскута располагались прямо, иначе образуется тромб и лоскут погибнет. Опасности подстерегают реконструктивного хирурга на каждом шагу. Во время операции лоскут может «не завестись». Чтобы «завёлся», нужно создавать определённое кровяное давление, следить за температурой пациента и массой других нюансов. Команда работает как часы – от чётких, выверенных действий ассистентов, анестезиолога и операционной медсестры результат зависит в той же степени, что и от пластического хирурга, «колдующего» под микроскопом. Достаточно медсестре дать гепариновый раствор на полградуса ниже температуры тела, чтобы вся работа пошла насмарку.
Послеоперационный период для пластического хирурга тоже полон напряжения. У пациента в любой момент может произойти тромбоз – его может спровоцировать простой поворот головы или отёк. От этого никто не застрахован, даже у крупнейших пластических хирургов мира частота тромбозов составляет 4-6 процентов. – Если это произошло, независимо от времени суток – день это или ночь, мы идём на операцию, пытаемся спасти лоскут, – говорит Оксана Саприна. – В первые сутки смотришь на лоскут, делаешь т.н. пункционную пробу. Колешь – кровь какая течёт? Светлая или чуть темноватая? Оцениваешь – с какой скоростью кровь течёт, какой цвет лоскута? Если видишь признаки венозного тромбоза – скорее в операционную всё переделывать. Успели – лоскут можно спасти. Промыть его специальными растворами и всё заново сделать. Если лоскут всё-таки погиб, берём другой, операция повторяется.
– Когда прилетел в Москву, от испуга вообще ничего не соображал, – признаётся Александр Жидков, – но при первой же встрече с Михаил Алексеевичем и Оксаной Александровной я сразу же им доверился и совершенно успокоился. Врачи и весь персонал здесь очень хорошие, я им благодарен – работают от сердца. После операции пришлось пережить всякие «прелести», вроде зонда в носу, через который я питался. Но настроение всё равно было отличное, меня все навещали – тёща из Геленджика, хотя я не люблю этого слова – «тёща», называю её коллегой. Сын, он учится сейчас в Петербурге. Он-то и проводит меня из Москвы в Геленджик, хочу там пожить, подышать морским воздухом и хорошенько восстановиться. Практически сразу, как только меня перевели из реанимации, делаю зарядку. Перестал ходить в тренажёрный зал, потерял мышцы, хочу поскорее прийти в норму. Ну а там – в Доминикану.
Александр Жидков благополучно преодолел послеоперационный период, у него всё хорошо, говорят врачи. Отлично артикулирует, без проблем питается. Кстати, на фото он в раннем послеоперационном периоде. Сейчас отёк полностью спал. Получает лучевую терапию в региональном онкодиспансере. Самое главное, уточняют врачи, гистологическое исследование удалённого во время операции материала подтвердило – сделана радикальная операция в пределах здоровых тканей и у пациента после 4-й стадии заболевания очень хорошие шансы. Сейчас он здоров, врачи ручаются за хорошее качество жизни своего пациента.
В апреле 2021-го стоматолог заметил на слизистой щеки у 61-летнего Александра подозрительное красное пятно, с которым посоветовал обратиться к онкологу. – Круглое пятнышко сантиметра два в диаметре, от него лучики в разные стороны, – рассказывает мужчина, – будто солнышко на детском рисунке. Мазал облепиховым маслом, думал – пройдёт. Потом всё-таки пошёл к онкологу. Врач и говорит: «Хорошо, что вовремя пришли. Рак слизистой оболочки щеки 2-й стадии». Тут меня и накрыло по полной – ну всё, счёт пошёл на часы, завтра помирать. Я ведь вообще никогда не имел проблем со здоровьем и в больнице ни разу не лежал. Зато в 90-е, когда в больницах ничего не хватало, я как ответственный бизнесмен, медицине помогал. Покупал бинты, перчатки, в общем – всё, что просили.
Лечиться в Блохина Александру предложили региональные онкологи. И в середине ноября, преодолев 7 тысяч километров, он был на Каширке. – Мы поставили 4-ю стадию заболевания, – рассказывает заведующий отделением опухолей головы и шеи Онкоцентра, д.м.н. Михаил Кропотов. – Потому что опухоль слизистой оболочки щеки уже вросла в костные структуры нижней челюсти. Основной метод лечения таких пациентов – начинать с хирургии.
Сложная операция продолжительностью 7 часов состояла из двух основных этапов – удаления опухоли и замещения дефекта при помощи технологий пластической хирургии. Сначала хирург удалил лимфатические узлы в районе шеи. Рак слизистой оболочки щеки имеет большую склонность к метастазированию в ближайшие, регионарные лимфоузлы – раковые клетки попадают туда через лимфатические сосуды, отрываясь от основной опухоли. – Даже если все исследования показали, что лимфоузлы спокойны и здоровы, вероятность поражения очень высокая, – поясняет Михаил Кропотов. – Самая современная диагностическая аппаратура не всегда его видит. Мы убеждаемся в этом, когда в ходе гистологического исследования наши патологоанатомы находят раковые клетки в удалённых после операции лимфоузлах пациента. Так что Александру Жидкову мы их удалили вместе с клетчаткой и подчелюстной слюнной железой слева.
Под челюстью пациента хирург выделяет сосуды, чтобы потом выполнить соединение, или анастамозы между сосудами замещающего дефект лоскута с сосудами на шее. Опухоль в мягких тканях и кости удаляется единым блоком. Приступая к удалению, хирург мобилизует поражённые мягкие ткани – делает разрез, отступая от границ опухоли, углубляется по здоровым тканям дальше, доходя до костей нижней челюсти. Выпиливается верхний, поражённый фрагмент челюсти. – А её нижний край мы должны оставить высотой примерно сантиметр, минимум – 9 мм, чтобы она потом не сломалась, – комментирует доктор Кропотов. – У нашего пациента опухоль поразила задний отдел нижней челюсти, поэтому ему пришлось лишиться двух последних зубов, но весь фронтальный ряд зубов остался.
Пока одна бригада занимается удалением опухоли, другая готовится к реконструктивному этапу. – С учётом предполагаемого дефекта я выполняю разметку лоскута, – говорит реконструктивный хирург отделения опухолей головы и шеи, к.м.н. Оксана Саприна. – У этого пациента он был взят с руки. Конечно, идеальным вариантом было бы заместить дефект лоскутом аналогичной ткани. Существует лишь один вариант – взять лоскут с другой стороны щеки. Но дефект был настолько большим – 7х4 см, что столько слизистой забрать невозможно. Выкраиваю на руке лоскут, в котором обязательно должен проходить основной питающий сосуд – артерия с сопровождающими венами.
Выкроенный лоскут сразу не забирается, пока что лежит на сосудах и кровоснабжается. Операция по удалению опухоли продолжается, а реконструктивный хирург выкраивает второй лоскут – с ноги, чтобы закрыть место на руке. Этот лоскут уже без сосудов, здесь легко заместить дефект, слегка натянув и сшив края кожи. После того, как бригада хирургов закончила удаление опухоли, реконструктивный хирург подшивает лоскут, закрывая дефект. Основная часть ювелирной работы под микроскопом идёт не в полости рта, а на шее. Потому что через проделанное под челюстью отверстие, или, языком микрохирургов, тоннель, сосуды лоскута выведены на шею. Здесь они сшиваются с сосудами шеи.
Нить, которой работает Оксана Саприна, трудно увидеть без микроскопа, это даже не десятые, а сотые доли миллиметра. Иголка тоже тоньше комариной ножки. В одном миллиметровом сосуде нужно сделать 8 швов. И каждый из швов затянуть на три узла. Но сделать это надо так аккуратно, чтобы сосуд на шее и сосуд лоскута располагались прямо, иначе образуется тромб и лоскут погибнет. Опасности подстерегают реконструктивного хирурга на каждом шагу. Во время операции лоскут может «не завестись». Чтобы «завёлся», нужно создавать определённое кровяное давление, следить за температурой пациента и массой других нюансов. Команда работает как часы – от чётких, выверенных действий ассистентов, анестезиолога и операционной медсестры результат зависит в той же степени, что и от пластического хирурга, «колдующего» под микроскопом. Достаточно медсестре дать гепариновый раствор на полградуса ниже температуры тела, чтобы вся работа пошла насмарку.
Послеоперационный период для пластического хирурга тоже полон напряжения. У пациента в любой момент может произойти тромбоз – его может спровоцировать простой поворот головы или отёк. От этого никто не застрахован, даже у крупнейших пластических хирургов мира частота тромбозов составляет 4-6 процентов. – Если это произошло, независимо от времени суток – день это или ночь, мы идём на операцию, пытаемся спасти лоскут, – говорит Оксана Саприна. – В первые сутки смотришь на лоскут, делаешь т.н. пункционную пробу. Колешь – кровь какая течёт? Светлая или чуть темноватая? Оцениваешь – с какой скоростью кровь течёт, какой цвет лоскута? Если видишь признаки венозного тромбоза – скорее в операционную всё переделывать. Успели – лоскут можно спасти. Промыть его специальными растворами и всё заново сделать. Если лоскут всё-таки погиб, берём другой, операция повторяется.
– Когда прилетел в Москву, от испуга вообще ничего не соображал, – признаётся Александр Жидков, – но при первой же встрече с Михаил Алексеевичем и Оксаной Александровной я сразу же им доверился и совершенно успокоился. Врачи и весь персонал здесь очень хорошие, я им благодарен – работают от сердца. После операции пришлось пережить всякие «прелести», вроде зонда в носу, через который я питался. Но настроение всё равно было отличное, меня все навещали – тёща из Геленджика, хотя я не люблю этого слова – «тёща», называю её коллегой. Сын, он учится сейчас в Петербурге. Он-то и проводит меня из Москвы в Геленджик, хочу там пожить, подышать морским воздухом и хорошенько восстановиться. Практически сразу, как только меня перевели из реанимации, делаю зарядку. Перестал ходить в тренажёрный зал, потерял мышцы, хочу поскорее прийти в норму. Ну а там – в Доминикану.
Александр Жидков благополучно преодолел послеоперационный период, у него всё хорошо, говорят врачи. Отлично артикулирует, без проблем питается. Кстати, на фото он в раннем послеоперационном периоде. Сейчас отёк полностью спал. Получает лучевую терапию в региональном онкодиспансере. Самое главное, уточняют врачи, гистологическое исследование удалённого во время операции материала подтвердило – сделана радикальная операция в пределах здоровых тканей и у пациента после 4-й стадии заболевания очень хорошие шансы. Сейчас он здоров, врачи ручаются за хорошее качество жизни своего пациента.